Мирослав тихий фотографии: Мирослав Тихий. Безумец или гений искусства фотографии?

Содержание

Мирослав Тихий. Безумец или гений искусства фотографии?

«Главное – это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым – то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, пригожее, выпестованное – это уже никого не интересует.»

Порой чей-то сознательный выбор скитальческого образа жизни ставит нас в тупик, а прежде даст хорошего пинка под зад или вовсе растлит навязчивый голос нашего рассудка, что, вопреки всему, неустанно продолжает твердить об идеалистических нормах поведения, поддерживая тем самым баланс коллективного разума.

Чешский фотограф Мирослав Тихий — персона загадочная и значимая, прежде всего для обывателей крупных городов, где циркуляция жизни также активна, как блохи в шерсти дворового пса. Для кого-то Тихий был всего лишь обычным городским сумасшедшим с самодельным фотоаппаратом в руках и седой шевелюрой, некоторые видели в нем философа и очень успешного реакционера, другие же считали Мирослава эпатажной знаменитостью, чей образ существования — всего лишь перформанс. Однако, с полной уверенностью никто не сможет ответить, кем в действительности он был.

История Мирослава Тихого – это агония длиной в жизнь. Он был воплощением всего, что оскорбляло коммунистическую элиту небольшого городка, в котором он родился и вырос — Нетчице (сейчас Кийов). Он бросил вызов прогрессивной мысли и марксистской теории, согласно которой история неуклонно движется вперед; Тихий расстался с общественными обычаями и ушел во внутреннюю эмиграцию, наблюдая за общественной жизнью со стороны. Но все по порядку.

Тихий родился 20 ноября 1926 года в моравском селе, краю виноградников и народных песен. Был единственным ребенком в семье. Его отец занимался закройкой одежды, а мать была дочерью сельской старосты, что было не маловажно и делало их семью довольно уважаемой в округе. Юношей Мирослав поступил в гимназию на подготовительный факультет Пражской Академии изобразительных искусств к известному чешскому импрессионисту и профессору Яну Желибскому. Все слаживалось довольно не плохо, и даже в мастерской пресловутого преподавателя Тихий стал признанным лидером. Но, спустя три года он был отчислен. В ходе коммунистического переворота в Академии начались безжалостные гонения. Известные профессора и педагоги были изгнаны, студентам было запрещено работать с обнаженной натурой, вместо них на пьедесталах поставили рабочих в спецовках. Тихий перестал ходить на занятия, общаться с друзьями, а вскоре его и вовсе забрали в армию.

Мирослав Тихий: ‘При коммунизме нам было запрещено рисовать обнаженных женщин. Мол, это уводит в сторону от построения социализма и от трудовых масс. Как только это запретили, я перестал ходить в Академию. Гулял в соседнем парке Стромовка все дни, но потом все-таки зашел посмотреть, что там происходит. И увидел, что в мастерской сидит парочка моих старых друзей и ничего не делают. Пришел ассистент профессора и обращается ко мне: ‘Господин Тихий, а почему вы не работаете?’. А на постаменте для моделей стоял такой молодой парень и как-то странно держал одну руку. Я ответил: ‘Почему он так странно держит руку?’ — ‘Он держит молоток’. – ‘Но я никакого молотка не вижу’. – ‘Мы в спешке не нашли никакого молотка, пишите по памяти. Молоток ищут и скоро принесут’.

друг семьи Тихого, вспоминает: ‘Он был лучшим другом моего дяди, наши дома стояли рядом, и когда у них дом национализировали, то комнату для мастерской ему предоставила моя бабушка, с которой он подолгу беседовал на кухне. Я помню его, как члена нашей семьи, он приходил ежедневно, и они с бабушкой обсуждали все возможное на свете. А я был тогда еще маленьким и всего, конечно, не понимал’

По возвращению со службы с психикой Мирослава случилось что-то непоправимое – он загремел в тюрьму, после чего был переведен по просьбе матери в психиатрическую лечебницу в городе Опава. Через несколько лет, началась хрущевская оттепель, и он вернулся в родной Кийов, где живя у родителей, стал писать картины, упорно соблюдая модернистский стиль, импрессионизм и кубизм. Недолго выставлялся в Брно, а вскоре и вовсе забросил это дело. К началу 60-тых он перестал следить за внешним видом, отпустил бороду и стал носить лохмотья. Это был антипод идеала нового социалистического человека, за что его собственно вновь и упрятали в психушку на последующие восемь лет.

Выйдя на свет, Мирослав открыл для себя фотографию, но по-прежнему продолжал придерживаться принципов импрессионизма. Это было новое десятилетие, которое он навеки запечатлел на своих снимках. Тихий сознательно отказался от современных фотоаппаратов. Он отказался от достижений века, чтобы не подчиняться его требованиям вообще. Сперва он поселился у соседки в коморке; вручную изобрел фотоаппарат из металлических пластин, картона и линз от найденных им очков и стал фотографировать прохожих на улицах родного города — исключительно женщин. Он бродил окрестностями целыми днями, высматривая дам в парках и бассейнах, на что, конечно же, сразу обратила внимание местная милиция и не раз задерживала того. Однако в действиях бродяги не было ничего незаконного — к женщинам он не приставал никогда. Отчаявшись, милиция обвиняла его в нарушениях гигиены, но вскоре отпускала.

Мирослав Тихий: ‘Главное – это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым – то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, пригожее, выпестованное – это уже никого не интересует’.

Снимки Тихий проявлял и печатал вручную, каждый из его отпечатков уникален оттого, что фотобумагу он зачастую отрывал руками, вовсе не переживая о кривых углах и зачастую выделял очертания карандашом. Пленку, фотобумагу и химикаты он покупал в местной аптеке, а также принципиально отказывался от оборудования, которое ему предлагали.

Спустя десятки лет, Мирослав Тихий стал знаменит. В 2004 году известный куратор и теоретик современного искусства Гарольд Зееман, устроил персональную выставку фотографий бездомного на Бьеннале в Севильи. В 2005 году последовала большая ретроспектива работ Тихого в Музее Кунстхауст (Цюрих). Его незаурядные, но значимые для мира фотографии разлетелись по всем крупнейшим выставочным залам мира – в Нью-Йорке, Берлине, Антверпене и Лондоне. После многочисленных выставок, спустя долгие годы его наконец-то признали и в родном городе. Но, Тихий так и не изменил себе и своему образу жизни – он не стал ездить на выставки, в первую очередь европейские, ибо считал, что ‘Европа вырождается и обречена на гибель.

Возможно, Тихий отказался от удобств, предоставленных современным миром, чтобы освободиться от необходимости соответствовать его требованиям, либо нарочно призрел эстетические идеалы чистоты и красоты. И не стань он так жестоко обращаться с собой, возможно женские образы, запечатленные им, не вышли бы столь мягкими, грациозными и чувственными. Ведь данные снимки – будто сон, окутанный легкой дымкой, в котором совершенная красота женского тела столь прекрасна и трепетна, что, кажется можно ее сломать одним лишь дыханием.

‘Для меня женщины — это просто лейтмотив, Я никогда не гонялся безудержно за юбками. Даже когда я вижу женщину, которая мне нравится — и возможно я мог бы попробовать заговорить с ней — я понимаю, что мне это на самом деле неинтересно. Вместо этого я беру карандаш и рисую ее. Эротизм это все равно просто сон. Мир — иллюзия, наша иллюзия’.

Мирослав Тихий скончался в своём родном чехословацком городке Кийов 12 апреля 2011 года в возрасте 84 лет.

Мирослав Тихий: фотомусор — PHOTOPLAY — ЖЖ

Вс	Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб
						1
2	3	4	5	6	7	8
9	10	11	12	13	14	15
16	17	18	19	20	21	22
23	24	25	26	27	28	29
30	31

PHOTOPLAY
FACEBOOK

Разработано LiveJournal. com

Мирослав Тихий: фотомусор

© Miroslav Tichy
В Музее фотографии на Остоженке до 1 апреля будет открыта выставка удивительного чешского фотографа Мирослава Тихого. Вряд ли даже его можно назвать фотографом — он сам был подобием фотографической пленки, на которой жизнь оставляла свои следы. Его фотографии невозможно понять отдельно от его жизни, а его жизнь — без его фотографий. Одно служит перекрестным комментарием к другому.
Интересно посмотреть на мир глазами мухи или рыбы.
Чешский фотограф Мирослав Тихий предоставляет нам возможность взглянуть на мир глазами памяти.
Так наверно видятся события далекого прошлого: сквозь прищуренные ресницы.
Уходят детали, пропадает резкость, путаются лица, теряется смысл. Слабеет зрение и память.
Традиционные фотографии предоставляют нам совершенно другую картину — значительно искаженную неимоверным количеством выпуклых деталей и визуальных связей.
Традиционные фотографии прошлого пытаются мимикрировать под настоящее, в то время как такого прошлого в природе не существует.

>>>

© Miroslav Tichy

Гиперреализм этих фотографий безусловно интересен историкам и антикварам, но к реальной модели памяти он вряд ли имеет какое-либо отношение.
Память скорее сохраняет прошедшие дни в виде вот такого визуального мусора и тихо разрисовывает некоторые картинки аляповатыми виньетками в стиле Мирослава Тихого. >>>
Глядя на эти совершенно нефотографические фотографии, начинаешь думать о сути фотографии.
Путем вычитания свойств — резкости, цвета, жизнеподобия, сюжета, смысла — мы получаем квинт-эссенцию фотографии — ее сухой остаток.
Сухой остаток — никому не нужная память, фотокарточки найденные на помойке.
Мирослав Тихий умер в апреле 2011 года в возрасте 84 лет, после него остались тысячи помятых кусочков фотопамяти.

Мирослав Тихий

Камера Мирослава Тихого мне почему-то напоминает пистолетики из костей из культового фильма Дэвида Кроненберга «eXistenZ».

Несколько витрин подобных камер, засыпанных прочим фотомусором можно увидеть на выставке в Музее Фотографии на Остоженке.

Мирослав Тихий

Параллельно с просмотром этих карточек рекомендую посмотреть интереснейший архив найденных анонимных фотографий

текст: д. орлов/photoplay.ru

Метки: miroslav tichy, анонс, фотографы

Мирослав Тихой Архивы | 1000 слов

Фото Лондон 2022

Пять главных событий выставки

Выбрано Алексом Меролой

Собрав более 100 экспонентов со всего мира, выставка Photo London вернулась в Somerset House на седьмой раз. Наполненный смелыми впечатлениями от первых первопроходцев и заканчивая самыми выдающимися талантами современности, он найдет что-то на любой вкус. Вот пять выдающихся экспозиций с главной столичной фотоярмарки, выбранных помощником редактора 1000 Words Алексом Меролой.

1. Однажды на войне в Харькове
Александра де Вивейрос

Поддерживая твердую приверженность фотографам-диссидентам Харьковской школы фотографии Украины, родившейся в начале 1970-х годов из города, ныне осажденного российскими войсками, презентация Александры де Вивейрос побуждает к особо срочному просмотру. Особое значение здесь имеют произведения Евгения Павлова, одного из соучредителей группы «Время», которые задались целью создать визуальную оппозицию господствующим советским нарративам и эстетическому канону соцреализма. Павлова Archive Series (1965–88) выделяет сцены из повседневной жизни тихим, личным лиризмом с помощью цветной ретуши, в то время как его рваный фотоколлаж, датированный 1985 годом, держит ум занятым и открытым для двусмысленности. Вместе с Павловым в этих стенах живут отец и сын Виктор и Сергей Кочетовы, чьи удивительно выразительные раскрашенные от руки гравюры, отсылающие к искусству Бориса Михайлова

luriki , передают как отсталость советских технологий, так и ностальгическую привязанность к ним.

С включением новейшей волны деятельности Школы — например, душераздирающих галлюцинаций Владислава Краснощека о неотложной медицинской помощи в харьковской больнице — de Viveiros организовал небольшую, но мощную констелляцию, объединившую три поколения украинских фотографов, объединенных в их отстаивании право на независимость и свободу художественного жеста.

2. Анастасия Самойлова, Флоридас
Galerie—Peter—Sillem

Параллельно с показом в The Photographers’ Gallery в рамках премии Deutsche Börse Photography Foundation Prize 2022 сольный стенд Анастасии Самойловой во Франкфуртской галерее — Peter — Sillem — событие, которое нельзя пропустить. Подвешенные в красивых рамах из белого дерева, гравюры художника преобладают за их техническое буйство: гладкие, восхитительные цветовые передачи, которые волшебным образом передают этот отчетливо яркий флоридский свет. Однако то, что заманчиво, также вызывает тревогу, поскольку они передают противоречивую жизнь государства, полностью отвлеченного своим собственным представлением о себе, в то время как оно находится в агонии экологического взрыва.

Хотя эти многослойные фотографии содержат тонкие отсылки к обширной, но часто упускаемой из виду совокупности работ Уокера Эванса, сделанных в «Солнечном штате» — родство, выявленное в Floridas (2022), ее исключительная новая книга, которую можно прочитать здесь — Самойлова во многом сама себе художница. Сочетание в ней дотошного наблюдения, обманчивой эстетики и острой социально-экологической заботы выделяет ее как одного из самых умных и искушенных фотографов, работающих сегодня, и, действительно, одного из самых важных, кто считается с заблуждениями Флориды.

3. Кристин Эльфман, Все твердые формы растворяются в свете
Галерея EUQINOM

Ориентируясь на экспериментальную и тщательную практику работы с фотографиями, галерея EUQINOM из Сан-Франциско представила динамическую экспозицию в рамках раздела «Открытие» в этом году, посвященного новым галереям и под руководством главного редактора 1000 Words Тима Кларка. Особенно медленным и сознательным восприятием здесь вызывают различные фиолетовые антотипы Кристин Эльфман, которая в своей серии Все твердые формы растворяются в свете (2019–22) разработала изысканную технику с использованием светочувствительных красителей, собранных из лишайник и месячное воздействие солнечных лучей для получения фотографий, химические свойства которых означают, что они постоянно тускнеют.

Обладая захватывающей дух степенью детализации, эти причудливые произведения показывают эти бесконечно малые изменения цвета, контраста или плотности только самым терпеливым и внимательным наблюдателям. То, что эти исследования одновременно исчезают и одновременно появляются, является, пожалуй, их самым сбивающим с толку и, в конечном счете, волшебным качеством. Эльфмана, очевидно, так же интересуют философские вопросы, как и фотографические, и как захватывающе найти художника, использующего такой ранний аналоговый процесс, который, в свою очередь, переворачивает с ног на голову эту пыльную, старую фантазию о «фиксированности».

4. Галерея Всего

Немногие в Великобритании сделали больше для дальнейшей интеграции и прославления так называемых «художников-аутсайдеров», исторически оттесненных мейнстримом, чем Джеймс Бретт, и тонкая грань, которую он провел между профессионалом и народным языком в галерее. (дебютный) показ Everything делает его одним из самых вдохновляющих на ярмарке этого года.

В воздухе витает очаровательный дилетантизм, а некоторые из суперзвезд самоучки создают изображения в этих стенах. Маленькие обветренные объекты Мирослава Тихого — украденные проблески женских форм через камеры, сделанные из консервных банок и хлама, — заканчиваются меланхолическим резонансом, как и мизансцена Мортона Бартлетта, очаровательной фигуры, которая в 1940-х и 1950-х годах построила и сфотографировала слепок кукол в натуральную величину, которые сублимировали отсутствие у него «настоящих» родственников (есть уникальная возможность увидеть одного во плоти тоже). В компании с заманчивым студийным кадром Уильяма Мортенсена, изображающим летящую на метле ведьму, работы Бартлетта удивляют своим сверхъестественным пониманием силы света, тени и композиции. На ступеньку выше — серебряно-желатиновые отпечатки Пьера Молинье: формально-классические, но совершенно трансгрессивные суждения о гендере, фетишизме и нарциссизме. Размахивая немыслимым количеством конечностей, обутых в чулки, он виден в глазок, как и вообще эта будка.

5. Графиня Кастильоне
Галерея Джеймса Хаймана

Индивидуальные перформативные автопортреты графини Кастильоне уже из-за своей редкости обязательны к просмотру. Тем не менее, что является наиболее успешным в тщательно подобранном стенде галереи Джеймса Хаймана, состоящем из более чем 50 гравюр трех периодов (1856–1857, 1861–67 и 1893–95), так это то, как он предлагает сложную повествовательную дугу, изображающую мир. мутирующая личность и внутренняя реальность соблазнительницы. Какой бы уступчивой ни казалась графиня в глазах камеры — замаскированная под маски, бальные платья и короны, которые, как утверждала Эбигейл Соломон-Годо, видели ее в роли «писца» предопределенных и ограниченных женских тропов — она редкая пример 19^-й-й век: женщина, создающая образы для собственного взгляда: субъект обманывает нас, заставляя думать, что он объект. В то время как cynosure здесь представляет собой пару искусно раскрашенных фотографий в золотых рамках, которые были представлены впервые, самые пронзительные снимки — это последние, через которые аристократка противостоит непостоянству своей красоты. Это особая дань уважения практикующему, чье место в каноне, как кажется, следует радикально пересмотреть. В конце концов, до Синди Шерман и даже до Клода Кахуна была Графиня, вникающая в работу образов и жизнь, которую они каким-то образом ведут или освобождают нас для жизни.♦

Photo London проходит в Somerset House до 15 мая 2022 года.

—

Алекс Мерола — помощник редактора 1000 Words.

Изображения:

1-Евгений Павлов, «Без названия» из архивной серии (1965–88). Предоставлено художником и Александрой де Вивейрос.

2-Виктор и Сергей Кочетовы, «Без названия» (1990). Предоставлено художником и Александрой де Вивейрос.

3-Владислав Краснощок, «Без названия» с Больничка (2010–18). Предоставлено художником и Александрой де Вивейрос.

4-Анастасия Самойлова, Зеркало Венеры (2020). Предоставлено художником и Galerie-Peter-Sillem.

5-Анастасия Самойлова, Rust, Hollywood (2019). Предоставлено художником и Galerie-Peter-Sillem.

6-Анастасия Самойлова, Chain Link Fence, Майами (2018). Предоставлено художником и Galerie-Peter-Sillem.

7-Кристин Эльфман, Ткань Водяной Камень II (2021) (Вариант II). Предоставлено автором и галереей EUQINOM.

8-Кристин Эльфман, Репродукция I (2020) (Вариант II). Предоставлено автором и галереей EUQINOM.

9-Кристин Эльфман, Репродукция III (2021) (Вариант III). Предоставлено автором и галереей EUQINOM.

10-Мирослав Тихой, «Без названия». Предоставлено Галереей всего.

11-Мортон Бартлетт, «Без названия» (около 1950 г.). Предоставлено Галереей всего.

12-Уильям Мортенсен, Мирдит на Метле (c.1930). Предоставлено Галереей всего.

13-Пьер Молинье, «Без названия» (1966). Предоставлено Галереей всего.

14-Графиня Кастильоне в сотрудничестве с Пьером-Луи Пьерсоном, Невинность, вариация на тему Королевы д’Этрури (1863). Предоставлено галереей Джеймса Хаймана.

15-Графиня Кастильоне в сотрудничестве с Пьером-Луи Пьерсоном, Туалет (1861–67). Предоставлено галереей Джеймса Хаймана.

16-Графиня Кастильоне в сотрудничестве с Пьером-Луи Пьерсоном, Графиня де Кастильоне (1894 г.). Предоставлено галереей Джеймса Хаймана.

Объявления

Мирослав Тичи — Запретный взгляд

Есть фотографии, которые легко попадают в книги, галереи и академическое сообщество. Судьба считает, что они составляют другую

Наташа Киристия / Eyemazing

22 мая 2009 г.

Есть фотографии, которые легко попадают в книги, галереи и академическое сообщество. Судьба считает, что они составляют еще одну главу в истории фотографии. Но есть и много других, чей путь к свету постоянно затрудняется препятствиями. Разбросанные по захламленным студиям, пыльным комиссионным магазинам и забытым семейным альбомам, они требуют внимания как спрятанные сокровища, готовые доверить нам свои секреты. Даже если они выцветшие и в плохом состоянии, встреча с этими старыми фотографиями вызывает огромную радость. В нашей попытке, похожей на раскопки, мы чувствуем себя археологами, копающимися в прошлом. Что принесет путешествие, редко можно сказать наверняка, но перед горсткой фотографий, буквально «запачканных» годами приключений в пропитанных сыростью коробках, все становится на свои места. Мы чувствуем затвор камеры, если не сказать ауру жизней, историй и общих эмоций. Мы можем ощутить то, что Ролан Барт однажды описал как мечтательное перемещение «тогда» в «сейчас» — прошлое, возрождающееся в вечное настоящее.
Путешествуя по кусочкам, наш взгляд направлен на невидимое, неизвестное и недооцененное. Мы жаждем, чтобы это волшебное откровение невидимого произошло перед нашими глазами. Именно это «незавершенное дело» — «незавершенная» судьба тысяч фотографий — делает все это таким очаровательным для нас. В этом и состоит суть фотографии: история без конца. За всю его историю многое произошло, многое еще предстоит открыть, и, более того, существует бесконечное множество способов рассказать одну и ту же историю. В этом отношении фотографии, рассматриваемые в разных эпохах и контекстах, «реактивируются» как отдельные существа, наделенные новыми визуальными свойствами. При этом не только им, но и человеческому глазу за камерой воздается, пусть и с опозданием, заслуженная им посмертная слава на полках истории.

Мирослав Тихий: мужчина в костюме, фигура Диогена, возникающая из небытия. Более 50 лет он жил в полном уединении в Кийове, маленьком моравском городке. Неизвестный большинству, он взял на себя роль неудачника.

На протяжении десятилетий соседи избегали его, а полиция коммунистического режима часто навещала его. В своей нонконформистской манере Тихи олицетворял противоположность социалистического человека — реакционного диссидента, хиппи из восточного квартала, который постоянно отворачивался от политической и социальной системы, которая его окружала. Если бы другие работали, Тихи проводил бы свой день на крыше дома своей матери, наслаждаясь солнцем. Если бы другие заявляли о своей идеологической целостности, ему было бы просто все равно. Тем не менее, несмотря на внешний вид, Тихи никогда не был просто еще одной потерянной душой. Наоборот, он тщательно «вырезал» свой жизненный путь. Выборы и решения были метко приняты давным-давно.

Родившийся в 1926 году, Мирослав Тихой учился в Академии художеств в Праге, но после коммунистического переворота в 1948 году он почувствовал, что то, как все повернулось, просто не для него. Он удалился в свой родной город, ведя уединенное бедное существование вдали от уличных фонарей, выставок и шпионской паранойи сталинской эпохи. В 50-х годах Тихи вел относительно нормальную, спокойную жизнь в доме своих родителей: он продолжал работать над своими модернистскими фигурными картинами и даже участвовал в групповой выставке в 1958, единственный в истории; но в промежутках перерывы для психиатрического лечения в клиниках стали обычным делом. Затем, в начале 1960-х, произошел окончательный разрыв. Постепенно Тихи начал пренебрегать своей внешностью и пренебрегать любыми правилами личной гигиены — он, сын портного, отращивал волосы и бороду и носил рваный черный костюм. По мере того, как пропасть между ним и миром становилась все больше, росли и репрессии, применяемые к нему местными властями.

Мирослав Тихий провел в тюрьме в общей сложности восемь лет и подвергался всевозможным преследованиям только за то, что отличался от других. Однако ничто не могло сломить его артистический дух. К моменту выселения из мастерской в 1972 году Тихи уже отказался от «живописи» в пользу «рисования светом». С помощью старых, переработанных камер и объективов, приспособленных из плексигласа и жестяных банок, он начал фотографировать лейтмотив своих экономичных рисунков: женщин! Во дворе семейного дома было место для лаборатории и фотолаборатории. Каждый день Тихи часами ходил, нажимая на кнопку всякий раз, когда объектив просил его об этом. Улицы стали его студией. К вечеру он вернется домой и проявит рулоны пленки. Если пропадало необходимое фотографическое оборудование и химикаты, он искал их среди заброшенных материалов. Остальное было изготовлено из бумажных трубок, пластиковых водосточных труб и картона. Это был его распорядок дня с конца 1960-х до 1985 года, когда Тихи навсегда отказался от фотографии.

Фототворчество Мирослава Тихого привлекло международное внимание благодаря Роману Бауксбауму. Еще в 60-х годах, когда Боуксбаум был еще маленьким ребенком, он проводил много времени со своим своеобразным соседом. Семья Бауксбаум покровительствовала Тихому. Дядя Романа был университетским другом и психиатром Тихого, а дед сдавал ему семейную комнату на чердаке под мастерскую. Именно там Тихи показывал молодому Роману, как делать камеры-обскуры из обувных коробок. Вскоре после Пражской весны семья Бауксбаумов эмигрировала в Швейцарию, и связь с Тихи была потеряна. Потом в 19В 81 год Роман — теперь психиатр и художник со швейцарским паспортом — вернулся с визитом, первым из многих последующих, во время которых он подружился с Тихи, часами просматривая его фотографии и негативы.

Признавая художественную целостность человека и его работы, Боуксбаум решил взять на себя эту задачу и сообщить об этом миру искусства. В 2004 году был создан Фонд «Тихий океан». С тех пор серия публикаций и выставок в Севилье, Арле, Цюрихе, Лондоне, а также прошлогодняя ретроспектива в Центре Помпиду в Париже и зимняя выставка The Essence of Forbidden Photography в недавно открывшейся площадке Ivory Press Art+ Книги в Мадриде произвели сенсацию, и Мирослав Тихой теперь считается одним из самых значительных открытий последних лет. А пока жизнь в маленьком провинциальном городке Кийове течет мирно. Тихи не выезжал из своей деревни последние 50 лет и не планирует этого делать, тем более, когда речь идет о посещении его собственных шоу. Он предпочитает быть «пророком распада и первооткрывателем хаоса» дома.

Женщины везде: на остановке, на площади у церкви, в бассейне; молодые девушки и женщины гуляют, болтают, загорают. Сцены из повседневной жизни без особого очарования приобретают исключительно лирическое измерение благодаря камере Мирослава Тихого. Своей мечтательностью, призрачностью они растворяются в атмосфере, стирая серость и уродство так, как способны только слова. Учитывая эпоху (1960–1985 гг.), в которую были созданы все фотоработы Тихого, невозможно не связать эти снимки с преобладающими историческими обстоятельствами. Невозможно, наблюдая, как время оставляет свои пятна на их ткани, не думать о соотечественнике Тихи, чехе и почти современнике Милане Кундере, который лучше, чем кто-либо другой, уловил эмоциональное отчуждение личности в коммунистической Чехословакии.

Полуодержимые личности, находящиеся на грани смирения, механически выполняющие свои обязанности… Персонажи Кундеры действительно имеют много общего с женскими фигурами, тонко проявляющимися на усталой поверхности гравюр Тихого. Эти фотографии неприятно читать. Чувственные и человечные, банальные и глубокие одновременно, они несут в себе «невыносимую легкость бытия». Если в их интерпретации отсутствует историческая и политическая ценность, то только потому, что Тихо всегда был очень далек от чисто политического. Точно так же и во взгляде Тихого не действует принцип удовольствия. И здесь вуайеризм и желание становятся еще одним простым предлогом для определения прутьев клетки, которая всегда непоправимо отделяла Тихого от реальности, принимая размеры гораздо более общего аргумента, характерного для его эпохи: фундаментальное отчуждение между человеком и его историческое настоящее.

Какое-то неизбежное неправильное восприятие внешнего мира пронизывает эти картины в их формальных дефектах. Женские тела за заборами и силуэты, напоминающие медсестер водолечебницы, фигурирующие в романах Милана Кундеры; акт подчинения себя скуке и тривиальности; не те люди в неправильных местах, которые, как считается, страдают от непризнания и смещения своих ролей, выбирают тривиальные истории, тривиальную любовь и тривиальные концовки в качестве заменителей жизни. Чувственные женщины, старые и молодые, худые и пухлые, знающие и не знающие, что на них смотрят, — какая разница, когда сам взгляд поврежден? Отклонение к непотребленному вуайеризму, столкновение с желанием, которое, даже если бы оно было потреблено, было бы равносильно обнаружению отсутствия желания за желанием: «Женщина для меня — это мотив. Больше меня ничего не интересует», — говорит Тихи. Вдали от фетиша «éternel féminine» речь идет о женщинах соцреализма — женщинах-товарищах. Задумчивый взгляд Тихи выдерживает их: «В любом случае эротика — это всего лишь сон. Мир — это всего лишь иллюзия, наша иллюзия». Так и идеологии. Ужас перед механизацией человеческого сознания и эмоций — это то, что, наконец, сталкивается с этими самыми образами тел, лежащих в мастерской Тихого, — крыс и мышей, поедающих свои материальные реликвии. Для художника это судьба, с которой должны столкнуться все его работы, задача выжить в корзине для бумаг так же, как и он. То, что осталось теперь от всего этого прошлого страха, — это всего лишь эти «маленькие объекты одержимости». В памяти Мирослава Тихого не осталось ничего, кроме осязаемого небытия.

Тихо смотрит на нас через забор. Даже сегодня, когда старые враги ушли, в том числе полицейские, которые в дни коммунистических праздников стучали в его дверь и отвозили в приют для «временной нормализации», даже сегодня, когда было достигнуто международное признание, 80-летний Тихой все еще предпочитает сохранять безопасную дистанцию, и с этого расстояния он сардонически насмехается над нами за то, что мы отдаем дань уважения художнику и его творчеству. «Я звезда! Большая звезда!» он смеется. И он прав. Перед панорамой современного искусства, управляемой афоризмами рыночных стратегов и псевдоинтеллектуалов, такая позиция активизма и подрывной деятельности становится актуальной как никогда.

Мирослав Тихой фотограф? Он художник? Его искусство не подчиняется какой-либо строгой категоризации. Это не просто фотография, живопись или рисунок, а скорее перформанс на всю жизнь: своего рода биофилософский подход, выставка самоконструирующего безумия и личной одержимости, гораздо более скомпрометированная, последовательная и оригинальная, чем у многих других. Тихи занимается фотографией с 1985 года. Однажды он покончил с ней так же, как с живописью в конце 60-х. Он уже был на пути к последнему штриху; он, наконец, разгадал загадку: настоящая работа — это он сам!

Размытые картинки в сравнении с прогнившими границами и идентичностями: их сверхъестественный эффект напоминает расфокусированную визуальную вселенную Билла Джейкобсона, пикториалистов и даже кричащую агонию, выраженную в дневниках самопроживания Антуана д’Агаты. Размытые образы Мирослава Тихого не являются производными программной продукции. Недоработанные и полные технических и формальных недостатков, они являются результатом чистого порыва, небрежного обращения и примитивной фотографической техники. И все же их уникальность заключается именно в поразительно необычных формальных свойствах. Может быть, все-таки острота вся износилась; может быть, это всегда была линза мира – линза из жестяных банок, выеденная мышами и чешуйницами, нарушающая зрение своей грязью. Парадоксально, но когда мы смотрим на сохранившиеся старые фотографии Тихого, на которых он изображен совершенно нормальным молодым человеком, наслаждающимся обществом своих товарищей в университетские годы, нас пугает их четкость. Происходит жуткое смещение топоса, как будто мир непоправимо движется в противоположном направлении.

Одна из первых персональных выставок, посвященных Тихому, намекнула на родство между ним и Жаком-Анри Лартигом. Взгляд и женщины, по общему признанию, связывают двух художников, но каждый из них расположен на противоположных полюсах в социальной иерархии. Взгляд как радость жизни; это Лартиг. Что, напротив, преобладает в Тихом, так это навязчивая замкнутость в себе. Нет выхода, нет места для чувств или любого эмоционального выражения вообще. Тихи определенно не принадлежит тому миру, который он запечатлевает своей камерой так, как это делал Лартиг. Его постоянная борьба за преодоление разрыва, создание порядка элементарного подобия, чтобы между нами и его картинами могла иметь место элементарная коммуникация. «Ищите то, что ближе всего к реальности», — вот что ищет Тихи.

Бикини и шорты, женские тела, а затем рука, улучшающая контуры карандашом или использующая самодельные коврики и рамки для соединения вещей. Даже в хаосе нужен порядок! Размытие, пятна, ошибки… «Чем хуже техника, тем лучше искусство!» В этом секрет Мирослава Тихого. «А для этого нужна плохая камера. Если хочешь прославиться, ты должен делать то, что ты делаешь, хуже всех на свете!» — возражает Тихи, но стоит ли ему верить? Может быть, секретом его творчества является не «недостаток», а это неистовое самоизгнание, в результате которого жизнь художника оказывается во власти Искусства.